WANDERUNG

несмотря на то, что картина – вроде бы экранизация игры (фирма-разработчик благоразумно открестилась от сего творения еще на этапе сьемок и раскрутки), а общий сюжет не оставляет сомнений по поводу того, что за образец взяты «чужие», память выталкивает на поверхность никак не творение кэмерона, а – даррела рудта, а именно «дракулу 3000», самое бредовое творение, что в смысле адаптации брэма стокера к космическому пространству, то – в смысле участия каспера ван дина и удо кира (впрочем, от этих двух ожидать, что они будут сниматься в чем-то вменяемом вообще очень сложно) в нём.

дикая фантазия режиссёра соединила исследовательскую станцию на фобосе с нахождением некоего космического артефакта с квазишумерскими надписями, а идею телепортации через космос – с нашествием зомби, всё – в пределах той самой искомой космической станции, на которую прибывает корабль с космическими десантниками, после чего бортовой компьютер переживает некое «бешенство матки» (интересно, что 99% всех бортовых компьютеров на космических кораблях имеют женскую идентичность и большие психологические проблемы; в данном случае – так должно было случиться, потому что ну как спокойно может жить компьютер, если его зовут «дэйзи»?), а портал выбрасывает в разные стороны из измерения в измерение то людей, то демонов, то зомби, то вообще непонятно что. нормальное оружие сменяется какими-то плазменными скорострелами, а унылые коридоры – еще более унылыми залами. смотреть это можно, конечно, без истерики – но с истерикой лучше, так есть шанс не замечать всеобщего убожества. всё – мрачно, в смысле – уныло, у.г. здесь победно марширует через все сцены.

короткометражная лента, которой на данный момент уже не много – ни мало 17 лет, длится ненамного больше, 25 минут, но за это время режиссер с оператором-японцем и художником с совершенно невероятной фантазией умудряются рассказать вроде бы знакомую, но при этом – совершенно неизвестную сказку. в которой есть и девица, и бабушка, и волк (охотников нет – но и ладно, без них можно обойтись) – вот только соединяются они в такую немыслимую комбинацию, что оторопь берет.

когда-то королева, родив уродливого-преуродливого сыночка, спрятала его в лесу, где из него выросло немыслимое чудовище, питавшееся многочисленными красными шапочками, появлявшимися из атомной боеголовки, потревожившей спокойствие леса-сада под названием фокус-покус. благополучно попитавшись всеми красными шапочками, урод-сынок не смог съесть одну – которая его и укокошила. до этого он, правда, успел поэкспериментировать на девице, из-за чего она лишилась природной гибкости ножек, на которых так любила танцевать – и которые, даже будучи глубокой старушенцией, хотела вернуть, предаваясь фантазиям о танцах в своем подземелье.. и надо ж было волку выволочь на свет самую последнюю красную шапочку – ведьма увидала ее, захотела получить ее ножки – но получила волчью утробу, а волк с девой практически слились в эротическом экстазе – вот только натуру не обдуришь – сожрал он и эту..

убийственная сила страсти: сколько бы не было красот и лепот, сколько бы не произрастало цветочков и сколько бы ни любоваться нежной шейкой, бездонными глазками, прекрасными локонами, распевая возвышенные песенки – рано или поздно наружу полезут клыки и когти и предмет страсти станет «трапезой». нет никакой альтернативы: что бабулька-ведьма, что волк – это одна жадная до мяса и крови натура, постоянно находящаяся в состоянии охоты на ближнего своего. как ни была бы обманчива природа вокруг – за картинными лужайками с романтичными цветиками – всегда найдется устрашающий механизм, который станет оружием против  движущегося объекта, будь то девица или кролик – а если и то, и другое – никто не против. выпустить кровь, отрезать ножки, употребить в качестве каплуна на обед – на все сгодится.

танцы, напоминающие поединки – и наоборот; фантасмагория запчастей и кусков плоти, слепленных в одну устрашающую «обратку» человеческой души, поблескивающую металлом и стеклом бесчеловечность; уничтожающая ирония, лишающая иллюзий по поводу того, что в мире возможно добро и какие-то проявления гуманности. всё это – через фантасмагорию образов, действий, поступков, смеси танцев, музыки, мельтешения и коловращения удивительно многообразных персонажей. блестящий фильм!

нерестилище последних дней, скопище квазидокументалистики в кино и мокьюментари пополнилось еще одной, на этот раз английской картиной. сплошной документализм и уйма нагнанных страстей, которые все-таки укладываются в более-менее логическую последовательность и какой-то смысл. это можно смотреть и как-то относиться, вот только гложет меня глубокое подозрение, что фильм снимался с непрямым расчетом на русский рынок сбыта – и не потому, что дело разворачивается в россии, а потому, что сюжет завернут так замысловато левой пяткой к правому уху через спинной мозг, что только загадочная русская душа сможет развернуть это в обратном направлении.

если отталкиваться от общей конструкции фабулы – зубы начинает сводить еще на уровне краткого описания: группа молодежи-телевизионщиков с экстрасенсом наперевес отправляются в место где-то на севере россии, где были обнаружены в могилах 34 трупа взрослых мужчин и женщин, а дело через три года было закрыто, зарыто и забыто. уж сколько раз твердили миру.. и так далее. казалось бы, от такой информационной прелюдии возбудиться достаточно сложно, что поначалу со мной и было: не ожидая практически ничего, я все-таки получил свою долю, конечно, мазохистского, но удовольствия. монтажно-операторские изыски начинаются с самых первых кадров картины с подрагивания камеры в руках, цифровых невесть откуда берущихся помех, с цветовой гаммы и тому подобного. достигается определенный эффект присутствия и, по-моему, хорошо то, что режиссер не старался предоставить так называемое «полное погружение»: достаточно отчетливо прописывается как взгляд через объектив, так и со стороны. вопреки лучшим традициям киноисторий такого рода, совершенно нет и подобия появления призраков только в объективе камеры – их как раз видит только экстрасенс, в то время, как камера наблюдает только ее да окружающую унылую действительность с не менее унылыми соснами (или это были «звенящие кедры россии»?).

пространство имеет ярко выраженную «лимбическую» атрибуцию, что вполне естественно, когда заходит речь о неких как бы российско-постсоветских реалиях: не имеет значения, россия, украина или что-то в этом роде: в последних картинах на «наши» темы – взять хотя бы «тайну перевала дятлова» или «чернобыльские дневники» - все приобретает оттенок инфернального злодейства с каким-то мелодраматическим уклоном. вот и в данной картине – когда режиссер решил, что зритель в какой-то степени уже подготовлен к тому, что ему можно высказать великую буржуинскую тайну, он ее сообщает, отчего становится слегка тошновато, потому что без великой любови здесь не обходится. и эта, прощу прощения, банальность, сводит на нет все усилия по созданию действительно жутковатой атмосферы (а местами и просто откровенно жуткой).

в определенный момент, после того, как понемногу из тьмы и тумана начинают проясняться особенности затаившегося в российской забытой-заброшенной глубинке кошмара (к которому ведет весьма ухоженная бетонная тропа и где водится в достаточном кол-ве электричество), фильм напоминает один из романов джеймса роллинса с подобным поворотом сюжета; ну а лейтмотив той самой встречи данте и беатриче в «божественной комедии», хотя до райских врат никто так и не доходит, вообще портит настроение. инферно автоматически становится разлукой влюбленных, как ты ни крути. изобилие криков, мучений, разорванной плоти, экспериментальных способов причинения боли почему-то не становится вратами, открывающими путь в по-настоящему (или, по крайней мере, «по другому») адское пространство. было бы ли это для зрителя излишним «хотением странного», как у стругацких? «пепел клааса стучит..» - шарль де костер не совсем уместен, но лейтмотив фильма подталкивает именно к нему, недвусмысленно намекая: пепел сей не столь миролюбив, и если уж месть, так она должна быть мстительной так, чтобы мало не показалось.

заунывное движение, напряженное ожидание, размытые четь видны ужасы, явное влияние опопсенного здесь «begotten», грёзы об убийственной земле святой руси, мелодраматичные истероидные мстители и освобождатели душ а ля рюс.. на месте режиссера, я бы все-таки отказался от посвящения погибшей журналистке, звучащего в финале картины. оно понятно, что оно имелось ввиду, но не столь уместно, как кажется. то есть – каждому решать после просмотра.

п.с. несколько моментов – по-настоящему страшные. удачные в визуальном решении. да и фильм не так уж плох. но – средне, как по мне. при всей простоте формального решения, содержательная сторона оказалась еще проще и площе.

как ни странно уже для меня получать удовольствие от неазиатского кино, такое все-таки произошло во время просмотра этой картины. и даже не столько потому, что я люблю смотреть на летицию касту на экране (она меня уже давно убедила в том, что прекрасная актриса: «лица» цай мин ляна достаточное тому свидетельство), сколько из-за удивительного качества самого фильма. в нем можно найти своеобразные отголоски и романа клода сеньоля «меченая», и фильма «убежище», и даже какие-то параллели (понятно, что воображаемые) с клипами cocorosie. но самое главное – это совершенно не похоже ни на экранизации «поворота винта», ни на «других» с николь кидман. это – другое, иное, противоположное, отличное (пусть даже летиция каста в этом фильме напоминает вирджинию вульф в «часах» в исполнении той же самой кидман), вызывающе восхищение своим неторопливым строем и поразительной правдоподобностью.

наало 20-х годов прошлого века, если быть точным – 1922 имеется в виду. молодая писательница сюзанна по желанию своего издателя откомандирована в отдаленную от парижа глушь, чтобы написать свой очередной роман. а в первую очередь – для того, чтобы очистить голову, пережить, смириться с ее главное жизненной потерей – шестилетней дочерью, умершей от «испанки». дело – вскоре после первой мировой войны, в глубинке – то же нравы, что на протяжении десятилетий и столетий до того: консерватизм, церковь, унылые платья женщин и чепцы с шалями, черные широкополые шляпы мужчин, все побеждающая и поглощающая природа, древние стены, молчащие и поглощающие крики.

сюзанна оказывается одна со своим котом в пустом доме, в котором едва может на печатной машинке напечатать – даже не заголовок – просто строку о том, что это – ее роман. хозяин лавочки и по совместительству – местный голова, естественно, западает на эту городскую «штучку», хотя она своим отстраненным и «неженским» видом способна, наверное, отпугнуть всех. горе потери обволакивает ее, и единственное, в чем она может найти утешение – это «зеленая фея» с несколькими каплями опиумной настойки. да разве что еще – маленькая валентина, которую она учит читать-писать на, так сказать, общественных началах.

однажды в поисках куда-то запропастившегося кота, сюзанна оказывается в подвале, где находит еще один подвал, до того практически скрытый за более новой кирпичной кладкой. вырубленное в скальной породе помещение скрывает какие-то таинственные переходы, удивительно тихое и глухое место, спокойствие которого нарушает только разверстая пасть древнего колодца – из которого ничто не вылезает. со своей пишущей машинкой сюзанна практически селится там – и текст идет, подчиняет ее себе, нарушая спокойствие и сон – и принося немалое вдохновение ее издателю, радующему тому, что она наконец-то начала писать что-то – да еще настолько отличающееся от традиционных любовных историй, до того выходивших из-под ее пера. 

а жизнь сюзанны превращается в кошмар: маленькая валентина пропадает, местное население смотрит на нее искоса; воображение мучит призрак умершей дочери и вина за то, что она оставила ее умирать одну, не была с ней все время; среди свиней начинается мор; вскорости пропадает еще одна девочка – на этот раз дочка местного старосты, обстановка становится еще более инфернальной. вокруг сюзанны – либо призраки, либо мужчины, наводящие ужас или же настолько отстраненные, что с ними- не более, чем в одиночестве. и все движется к драматической развязке. 

на весь фильм – два спецэффекта, своей искусственностью не старающиеся подражать жизни. в остальном – это чистейшая имитация эпохи: от наручных часов сюзанны и печатной машинки «корона» - до зданий, улиц, утвари, мебели – все «натюрель» или же до такой степени мастерское подобие, что сомнений не возникает ни единого раза. посреди этого – колоритные типажи, а между ними – героиня касты, без красок, без макияжа, без прически, терзаемая видениями и раздвоением личности, причем игра этого – на молчании, на взглядах, на минималистичных движениях рук и мимики. восхитительно смоделированная ситуация замершего времени и тишины, такого же колодца безумия, болезни, отчаяния и угрызений совести, более сильных, чем сама жизнь.